Но что-то не склеилось в этом «следственном романе». «Первый арест Натана Александровича длился всего месяц, - как видно, его кандидатура не подходила к задуманному ГПУ сценарию. Через год с небольшим он был арестован по другому делу, которое всё же было связано с «делом краеведов». В новом деле, как почти во всех делах, задуманных ГПУ-НКВД, «состава преступления» не было. Заключалось оно в защите Дмитровского краеведческого музея от посягательства Управления по строительству канала Москва-Волга, которое потребовало себе все здания Борисоглебского монастыря. Музей размещался там с 1918 года. Беда в том, что стройку канала вёл ГУЛАГ, а на этом отрезке трассы всем заправлял Дмитлаг с начальником Л.И. Коганом. … На исходе второго года начальник Дмитлага Коган победил Дмитровский музей простейшим способом: директора, заместителя, а также нескольких защитников музея арестовали, в их числе был и Шнеерсон. Через несколько месяцев всех «сопротивлявшихся строительству канала» (вот ведь как повернули!) выпустили, кроме одного сотрудника музея, - его вынудили признать, что в музее «замышлялся теракт против Сталина». Несчастный «повинившийся» попал в лагерь. Второй арест выглядел серьёзнее первого, но всё же закончился без последствий – Шнеерсон продолжал свою работу» [1]. Но противостоять системе во всех случаях, безусловно, было равносильно самоубийству. Известна ещё одна акция, на которой присутствовал Н.А. Шнеерсон, как директор музея, включённый в 1932 году вместе с представителем Наркомпроса (возможно, и как представитель Наркомпроса) и директором реставрационного центра И.Э. Грабарём в комиссию по вскрытию гробницы Патриарха Никона. В музее «Новый Иерусалим» хранится страничка с воспоминаниями одной из сотрудниц музея, ставшей свидетельницей того, как это происходило. Есть также документ, хранящий свидетельство о подобной акции в Саввино-Сторожевском монастыре, о возмущении одного из очевидцев глумления офицера НКВД над мощами преподобного Саввы и о дальнейшей судьбе возмущавшегося. … Впрочем, по свидетельству сотрудницы музея «Новый Иерусалим», оставившей свои воспоминания, никаких глумлений над захоронением, как это было в Саввино-Сторожевском монастыре, в Истринском музее не происходило. Любопытно воспоминание об отце младшей дочери Шнеерсона Марии Анатольевны, родившейся в 1917 году в первом браке Н.А. Шнеерсона, распавшегося в это время: «Отец – Анатолий Абрамович Шнеерсон – сын купца 1-й гильдии – рано ушел в революцию и был известным меньшевиком. После 17-го года скрывался. Изменил имя и отчество (стал Натаном Александровичем) и с новой семьёй поселился в Истре под Москвой. Здесь он создал в помещении бывшего монастыря замечательный краеведческий музей, где сосредоточил собранные им культурные ценности, уцелевшие в годы гражданской войны. Сперва не приняв советской власти, он, человек увлекающийся и горячий, проникся верой в дело большевиков и вступил в партию (Примечание: По свидетельству дочери Н.А. Шнеерсона и Е.С. Радченко Веры Натановны Михайловой отец в самом начале 1937 года намеревался подать заявление о вступлении в ВКП(б), но арест и гибель помешали реализации этого намерения. - Авторы). Видимо, целиком поглощённый работой, он не очень-то вдумывался в происходящее вокруг. Навсегда запомнился мне разговор с отцом в один из его приездов в Ленинград. «Моё самое горячее желание, чтобы ты стала комсомолкой», - сказал он мне. И когда я сослалась на аресты безвинных членов нашей семьи, он произнёс сакраментальную фразу: «Лес рубят – щепки летят». И далее, развивая эту мысль, продолжал: «В стране совершаются величайшие в истории человечества преобразования. Мы – первопроходцы. И, конечно же, и ошибки, и жертвы неизбежны. Ну, представь себе: под поезд попал близкий тебе человек. Да и другие попадают под поезд. Однако это же не значит, что надо отказаться от железнодорожного транспорта. Твоя семья попала под колесо истории. Но это не значит, что история плоха». Я плохо знала отца, видела крайне редко и почти не общалась с ним. Но меня восхищала его увлечённость любимым делом, его энергия, трудоспособность, благодаря которым он, даже не закончив гимназии, стал образованнейшим человеком. Восхищало упорство, с которым он пытался спасти от уничтожения каждую церквушку в Москве, видя в ней не памятник религиозного культа, как тогда считалось, а памятник замечательного мастерства древних зодчих. О каждой спасённой им церкви он рассказывал нам, радуясь победе. И мы радовались вместе с ним. Как ни редко мы виделись, но я понимала, какой это замечательный человек и гордилась им».[5]. Полное торжество идей Н.А. Шнеерсона в вопросах методологии организации краеведческих музеев пришло с последней перестройкой экспозиции музея в 1936 году, когда было достигнуто единство всех отделов музея, как бы нанизывающих все материалы музея на единый стержень марксистского понимания законов развития природы и человеческого общества. … В статье не освещалась специальная деятельность музея, как выраженная в докладах, лекциях, но о ней вполне можно судить по всем перечислениям. В этой области Шнеерсон обладал особыми данными («природный трибун», как говорили друзья) и ему приходилось выступать в особо ответственных докладах на пленумах Исполкома, членом которого он был, учительских конференциях, а в самом музее – приходить на помощь всем работникам, когда скоплялась слишком большая группа ожидавших осмотра Собора….